Возвращение

В сундуке у Марины Борисовны хранилось много всякой всячины. Если не сказать хлама… В открытом виде он больше напоминал бак для твёрдых бытовых отходов, нежели бережно хранимый, бдительно запираемый и от чужих глаз тщательно оберегаемый предмет дум и забот своей хозяйки. Марина Борисовна, однако, искреннейше рассмеялась бы, услышав подобную ересь о своём обожаемом друге. 

Да, да, именно так! “Друг мой любезный”, – обращалась она к сундуку в минуты словесного бума, когда обуревала ее жажда поговорить, а слушателей не случалось. Их, в прочем, почти никогда не случалось. Марина Борисовна была дама одинокая, малообщительная и весьма старомодная. А вот старухой, невзирая на так явно проглядывавшую старомодность, ее бы не назвал никто, опять же, к её явной веселости. Объявления в газету о снятии порчи и прочей лабуды она давала исключительно от скуки. В минуты откровений с “другом своим любезным”, частенько вздыхала она о том, что в ней умерла великая актриса. О том, что к этому времени, будучи актрисой, она и сама бы уже почила со стопроцентной гарантией, Марина Борисовна как-то не задумывалась. Ну не живут актрисы больше  стандартных для человека восьмидесяти-ста лет! Меньше можно. Больше ни-ни! А совмещать и смешивать можно далеко не все. Так быть профессиональной ведьмой и блистать на сцене не сочеталось ни под каким соусом, ни в какие времена. Говорят, инквизиция в Европе только не сильно задумывалась над подобными вопросами. Палили и тех и других за милую душу… Но кто старое помянет, тому амнезией по макушке.    

Как бы то ни было, а объявления изредка она давала, и по ним приходили люди, обеспечивая ей хлеб насущный, не менее насущные масло с икоркой, ну и изрядную толику развлечений. Наблюдать за этими забавными двуногими зверушками, менять их линии судеб, дергать за невидимые марионеточные ниточки… Что еще могло так развлечь  скромную пожилую женщину, обитающую в аскетично обставленной хрущевской однушке?

Утро привычно начиналось с чашечки ароматного кофе и размышлений на тему “а не завести ли мне кота?”. К кофе Марина Борисовна пристрастилась еще будучи девицей-красавицей. А кота она заводила. Однажды. Хороший был зверь. Ласковый, пушистый, черный, как и положено… Он обожал весенние прогулки с мартовскими песнями, он нежился на ее коленях, тарахтя как заведенный трактор от удовольствия… Но прожил свою короткую кошачью жизнь, оставив хозяйку горевать в одиночестве. Осталась от него ей на память лишь черная засушенная лапка. Завести нового мешали два соображения. Первое относилось к сфере эмоционально-трагической. Не предаст ли она память любимчика своего? А второе было куда более практичным и, со временем, все более весомым. Возится с кошачьим лотком и шерстью, проникающей в самые укромные уголки, мягко говоря, не хотелось вовсе. Но мысль жила своей жизнью, покидая и возвращаясь вновь и вновь. Когда в чашке осталась практически только гуща, Марина Борисовна, напевая: “Эй, кто будет моим гостем”, резко перевернула чашку на блюдце и кинула взгляд за окно. Там было все как обычно. Лето. Пыльная листва. Озабоченного вида голуби. Стена соседнего дома, на которой бессменно красовалась слегка побледневшая от времени надпись “Цой жив!”. Она усмехнулась. Подняв чашку долго всматривалась в кофейные линии. Оттуда на нее смотрел не то кот, не то колобок какой-то. В этот момент раздался телефонный звонок. 

***

За бурным восхищением окружающими его женщинами он успешно прятал свою мелкость, неприглядность и незначительность. Его не раз заводили, как помесь мопса, попугая и шофёра: красавицей на его фоне выглядеть было просто, особенно под музыку постоянно звучавших комплиментов… А водителем он был от Бога. И машина его – самое большое достояние, блестела всегда как пасхальное яйцо, конкурируя, разве что с его же лысиной. Обрести же постоянную гавань мешали все те же “достоинства”, что помогали заводить знакомства. Полагая себя человеком общительным и душой любой кампании, даже будучи “одной ногой в браке”, он продолжал любезничать со всеми дамами вокруг. Странно, но его избранница вскоре посылала его лесом… После пятого подобного курьеза, Аркадий свято уверовал в венец безбрачия, довлеющий над его жизнью, ну, и не долго думая, поскакал по первому попавшемуся объявлению, венец этот снимать, со всеми возможными проклятиями на собственном блестящем челе заодно. 

Приятный мужской голос буквально пропел ее имя.- Марина Борисовна? Здравствуйте. Мне очень нужна Ваша помощь! Мне Вас очень рекомендовали… Закончить  она не позволила. Мелкая ложь вызывала  привычно-гадливое ощущение где-то внутри.
– Ну и чего-ж ты врешь-то? Объявление только что прочитал! И газета вон перед тобой лежит еще!
Молчание пополам с шумным выдохом из трубки затянулось было, но тут голос вновь прорезался, лишившись правда львиной доли мелодичности:
– А как Вы?.. А ну так… Я…
– Ладно, ладно. Приходи. Адрес записывай!
Женщина продиктовала адрес. Клиент был весьма кстати – подходил срок оплаты коммунальных услуг. Ежемесячное бремя не обходило стороной даже представителей неординарных профессий. Положив трубку, Марина Борисовна прошлась по комнате, проверяя, все ли в порядке. Гость все-таки!

***

Кофе – великая вещь! Вошедший мужчина одинаково смахивал и на кота, и на кругло-сказочного персонажа, и на их общее кофейное изображение. Улыбаясь заискивающе-масляно, он буквально промурлыкал:
– Здравствуйте, я к Вам за помощью! Прошу Вас! Вы – моя последняя надежда!!!
– Проходи, проходи. Располагайся. Ты, Аркадий, мне только не ври! Не люблю я этого!
Марина Борисовна смотрела строго и немного насмешливо. Лицо Аркадия слегка вытянулось при этих словах, а блестящая лысина начала приобретать багровый оттенок. Он стал беспомощно оглядываться, будто в поисках моральной поддержки. И нашел ее.
– Ой, как у Вас уютно, чисто, светло! Я, признаться, представлял себе…
– Что? Паутину, лягушек и булькающий котел? – от строгости не осталось и следа. Они оба рассмеялись, ломая чувство неловкости и возникшей было неприязни.
– Пойдем-ка на кухню. Чайку попьем. А ты мне все и расскажешь.

Под чаек в крошечной кухоньке, рассказ Аркадия лился бурным и неудержимым потоком. И про судьбу свою горькую, когда никто не может понять и оценить его “тонко чувствующую” натуру, и про венец безбрачия, что буквально мозоли на душе натёр ему, так искренне стремящемуся к семейному очагу и уюту… Марина Борисовна слушала, прихлебывая по-стариковски чай и, время от времени, перебирая карточную колоду, лежащую на столе. Наконец, поведав о последней своей невесте, которая без всяких видимых причин послала его, Аркадия, на три абсолютно некультурные буквы за неделю до свадьбы, рассказчик иссяк.
– А чего послала-то объяснила?
– Бабником обозвала! А я все ведь только для нее… Подружке ее пальто подал, другой комплиментик… Так это же все так, вежливости ради, а она!..
– Ну-ну. А чего это у тебя все невесты не первой свежести-то были? Или с молодежью в городе туго стало?
– Ах, – вздохнул Аркадий, скромно потупив взор, – молодежь! В голове ветер, приключения, бури… я же стремлюсь к тихой гавани, к Женщине, которая сможет меня понять, услышать, оценить!..
– Ясно, ясно, не смотрят на тебя молоденькие-то. Оно и понятно. Время упустил. А чего раньше не женился? – Марина Борисовна будто и не слушала гостя, думая о чем-то своем, но лысина Аркадия при этих ее словах вновь попыталась окрасится в тона заката, предвещающего ветреный день. Но тут она глянула в глаза гостю, и он снова замурлыкал:
– Все думал, что не время, что на ноги встать нужно, что…
– Мамочку искал, значит. Чтоб умыла, одела и на мороженное дала…
– Ну что же Вы такое говорите, Марина Борисовна!, – не выдержал Аркадий. Его ранимая душа просто не могла вынести таких откровенно-прямых попаданий.
– Я же уверен, что кто-то венец безбрачия наложил! Чувствую просто!
– Да нет на тебе венца! Нету!
– Так Вы мне не поможете? А как же мне теперь?… А может это карма, может за прошлую жизнь?…
– Ну почему же не помогу?.. А ты, значит, в реинкарнацию веришь! Ну, давай посмотрим кем и когда ты был.

Ворожила Марина Борисовна долго. То песком, то на картах, то со свечками и плошками какими-то возилась. Аркадий было заскучал, но привычка не оставлять женщину без внимания – вторая натура. Спокойная и уверенная дама начала вдруг меняться. Засуетилась, метнулась к старинному сундуку, воровато косясь на Аркадия, открыла его, загораживая спиной содержимое, нашла что-то, метнулась обратно… Богатое воображение клиента разыгралось.. Он уже представлял, что вот сейчас ему сообщат, что в прошлой жизни он был велик и могуч. Герой? Император?.. Из грез его вывел нервный смешок Марины Борисовны:
– Точно! Вернулся, значит!…
– Что? Кто? Ну, не томите же, прошу!… – на столе Аркадий среди карт и песка заметил черную сушеную лапку. То ли кошачью, то ли кроличью. Марина Борисовна подняла на него глаза, полные радостного изумления. Даже со слезой.
– Теперь-то точно помогу, родной ты мой! Бальтозаром ты был… Котиком моим…